Деяния Поместного Собора 1917-1918 гг — Деяние сто двенадцатое
Протокол сто двенадцатый
23 марта (5 апреля) 1918 года
1. Заседание открыто в соборной палате в 9 часов утра под председательством митрополита Новгородского Арсения в присутствии 269 членов Собора, в том числе 40 епископов.
2. Продолжается обсуждение доклада Отдела о церковном суде — «О поводах к расторжению церковных браков». В обмене мнений принимают участие члены Собора: Д. А. Несмеянов, А. И. Черноуцан, граф П. Н. Апраксин, митрополит Тифлисский Кирилл, И. Ф.Иорданский, И. И. Беликов, И. И. Ульянов, Т. М. Гаранин, П. И. Астров, Ф. Г. Зибарев, профессор С. И. Булгаков, А. В. Васильев, митрополит Владимирский Сергий.
3. Докладчики Ф. Г. Гаврилов и В. В. Радзимовский дают заключительное слово.
Ф. Г. Гаврилов. Высокопреосвященный Председатель Отдела митрополит Сергий сильно облегчил мне задачу, расчистив путь к спокойному и вдумчивому обсуждению вопроса. Всех возражавших против проекта можно разделить на три группы. Одни, строго говоря, не возражали, а отделывались лишь возгласами, отдельными фразами, подчас незаслуженно обидными для Отдела; другие предостерегали от возможных злоупотреблений и ставили то или иное ограничение, которые я вполне понимаю и готов принять, но скажу об этом в свое время; третьи совершенно отрицали и исключали рассматриваемые статьи. О первых после митрополита Сергия я мог бы вовсе не упоминать, но та настойчивость, с какою выступает во все время обсуждения проекта о. Пономарев, член нашего Отдела, первоначально работавший с нами, заставляет меня сказать ему несколько слов по принципиальному вопросу.
В самом деле, можно ли считать возражением на статьи проекта такие заявления: «Мы словно стараемся возобновить монополию», «не надо лишних поводов», «кто нормален и кто ненормален?», «законы святы, а исполнители — лихие супостаты». Но я очень благодарен о. Пономареву, что он, наконец, обмолвился словом, с которым мы совершенно согласны: «Все эти причины заключаются в словах Спасителя». Совершенно верно; и мы только пытались раскрыть Евангельское учение в форме юридических норм, которыми должен будет руководиться церковный суд. Мы следовали принципу, выраженному и объяснительной записке к проекту Церковного Судебника: «… увеличение числа поводов к разводу, по сравнению с ныне действующим законодательством, отнюдь не повлечет за собою расшатывания семейных основ. Указанные новые поводы расторжения брака фактически и теперь нередко являются истинными причинами развода, но, не будучи указаны в законе, облекаются в форму инсценированного прелюбодеяния со всеми развращающими подробностями». Мы и хотели исчерпывающим образом указать причины, влекущие за собою внутреннее и действительное распадение брака. Ведь суд церковный есть лечебница, и приходящие в нее для излечения должны показать свои действительные язвы, а не симулированные болезни, прикрывая ими истинный источник страданий. Довольно вынужденной лжи консисторских судов; мы должны строить суд, основанный на милости и правде. Гораздо серьезнее и опаснее те утверждения о. Пономарева, которыми он смущает и волнует совесть и сердца простых верующих людей. «Реже и реже, — восклицает он, — стали вспоминать о канонах… Говорят, что совершился сдвиг с церковного предания… Мы сошли с того камня, на котором утверждается Церковь… При сдвиге грозит опасность поражения». Это вопрос принципиальный, его нельзя оставить без ответа. Более 200 лет как Православная Церковь, в лице Высшего Управления, была парализована, но совершилось чудо и дрогнуло недвижное тело. Жизнь за это время ушла далеко; она требовала непрестанного творчества для установления новых соответствующих церковно-правовых норм, но творчества не было. Вспомните эпоху Вселенских Соборов, творцов в раскрытии догматов и создании церковного права, законодательное творчество христианских императоров Византии под влиянием церковного суда и, наконец, наше русское право, опиравшееся на Кормчую книгу. Мы видим, что не только на Востоке, но и на Западе церковный суд является образцом светского законодательства, а за время синодального периода, при отсутствии творчества и при бессильных попытках к реформе церковного суда, с конца 60-х годов Уставы Александра I являются для нас идеалом. Правда, теоретическая разработка церковно-правовых норм шла и в это время, и имена великих работников по церковному праву получат свою славу, когда установленные ими принципы будут проведены в жизнь церковных судов; но дело в том, что Св. Синод был бессилен в этом отношении и ни один из законченных уже проектов не мог увидеть света. Синод сознавал, что это может сделать только Собор, как законодательный орган. И это время наконец наступило, но между тем, что было 200 лет назад и чего требует современная жизнь, такая огромная разница, что действительно чувствуется как бы сдвиг с церковного Предания, потому что для необходимого постепенного раскрытия церковно-правовых норм мы вынуждены, при сознании всей тяжелой ответственности, допустить смелый творческий порыв. Вот к чему привела боязнь того сдвига, над которым так издевается о. Пономарев.
Другому члену Собора, говорившему в том же духе, я возражать не буду, а приведу только несколько его выражений. Разумею архимандрита Вениамина. «Ищут новых поводов», «Собор в такой полосе, что готов принять все, что угодно», «если уж умножать, так умножать, возьмите раздражительность, ревность», «мы играем в жалостливость», «экономия несчастная», «мягкотелая расточительность». Я отвечу только словами Димитрия Хонатиана: «Мы должны предпочитать икономию, когда видим, что акривия ведет не к благоприятному последствию». Скажу, что икономня всегда имела в виду только церковное благо. Не могу не отметить и того политического приема, к которому прибегает архимандрит Вениамин, чтобы ослабить сильное впечатление, произведенное на членов Собора рассказом протоиерея Миртова о страданиях детей-эпилептиков — «дрыгает ножками». Так не скажет о ребенке отец и никто из видевших эти ужасные содрогания.
Перехожу к возражениям обоснованным и прежде всего отвечу, что душевная болезнь, как повод к разводу, не является чем-нибудь новым в церковном законодательстве Православной Церкви. Правда, в нашей Кормчей этого повода нет, но это объясняется тем, что его не было в Номоканоне Фотия, который лег в основу Кормчей. Но в толкованиях Вальсамона делается ссылка на 111-ю новеллу Льва Мудрого, как на действующее в Церкви право. А Лев Мудрый в 111-й и 112-й новелле вводит этот повод на том основании, что брак дан человеку для счастья, а при сумасшедшей супруге «муж поет палинодию», испытывая сокрушение, несчастие и уныние; нужно смотреть только, не по вине ли мужей. Вот почему я допускаю ограничение, указанное членами Собора Артамоновым и Богдановичем. И на Руси на практике разводы по поводу душевной болезни бывали, как это можно видеть из случая, бывшего в самом начале деятельности Синода: в 1725 году после 15 лет безумия супруге был разрешен развод на основании Кормчей по закону Иустина царя, а впоследствии, по практике синодального периода, в этих случаях прибегали к Высочайшему соизволению и милосердию.
Среди указанных ограничений мое внимание останавливается особенно на указании членом Собора Шелутинским, много лет бывшим секретарем Консистории, срока, когда уже нельзя возбуждать ходатайство о разводе. В самом деле, когда люди в течение 15-20 лет вместе делят радость и горе, имеют взрослых детей, и вдруг случилось несчастье! Неужели и при таких обстоятельствах прибегать к разводу? И в этом смысле я прекрасно понимаю о. Павла Александрова, рассказавшего нам случай из собственной жизни. Я думаю, что при взрослых детях, могущих помочь оставшемуся здоровому родителю и обеспечить больного, едва ли возникнет мысль о разводе. Мы имели в виду людей, на которых это несчастье обрушилось в молодые годы, и следовали совету Апостола Павла: «во избежание блуда каждый имей свою жену и каждая имей своего мужа». Каким же супругом может быть неизлечимый душевнобольной? Вполне понятно и основательно ограничение, указываемое П. И. Астровым, что вводить сейчас же этот повод в действие, при несовершенстве нашего формального консисторского суда, — дело опасное. Я присоединяюсь к этому, но думаю, что те изменения, которые почти уже выработаны Отделом в процессе бракоразводного права, как предполагаемые к немедленному приведению в жизнь через Священный Синод в виде временных правил, дадут достаточную гарантию для устранения возможных злоупотреблений. О злоупотреблениях и недостатках экспертизы современного суда говорит и член Собора Губанов, когда просит вычеркнуть эти статьи (22-24): «А вдруг через год выздоровеет, что тогда делать?» Ему я укажу на 23 и 24 статьи, которые являются только дополнением к главной и предполагают величайшую осторожность.
Заявление С. Н. Булгакова, подкрепленное его широким опытом и знакомством с представителями психиатрической науки, при отсутствии безусловных данных к определению неизлечимости душевных болезней, меня не убеждает. Хотя у меня и нет такого большого знакомства, но достаточно известно, что некоторые душевные заболевания имеют вполне определенные симптомы, по которым с уверенностью заключают, что болезнь неизлечима; и введение этой статьи в качестве примечания к 19 статье является недостигающим цели, так как там указываются такие условия, которых при душевной болезни может и не быть.
Самое сильное и вполне обоснованное возражение, которое в принципе я совершенно принимаю, сделано митрополитом Антонием, но ведь оно касается предбрачной предосторожности и уже принято в нашем церковном законодательстве как повод к признанию брака недействительным; здесь центр тяжести лежит в обмане здоровой стороны. Правда, я допускаю, что большинство душевных болезней коренится в наследственности и их иногда можно признать и через 10-15 лет после брака добрачными по своему зародышу, но установить здесь обман весьма трудно. Вот почему я настаиваю на принятии всех трех статей, хотя и допускаю ограничение, указанное Богдановичем, и, особенно, члена Собора Шелутинского. Два слова об алкоголизме, как поводе к разводу. Отдел имел пред собою и эту статью в проекте Комиссии Временного Правительства, но, строго различая алкоголизм и пьянство и понимая весь ужас первого, ввиду того, что этот повод не нашел еще всеобщего признания и ввиду возможности смешения алкоголизма, как болезни, с пьянством, как слабостью и дурной привычной, вводить его в закон считаю преждевременным и ограничился бы примечанием к статье 19.
В. В. Радзимовский. Ваше Высокопреосвященство, члены Собора! Я очень прошу простить меня, если я занимаю ваше внимание, выступая чуть ли не 35 оратором по вопросу о душевных болезнях, как поводах к расторжению брака. Но на мне лежит долг защитить проект Отдела во всей его полноте, что я и делаю по глубокому внутреннему убеждению в правоте нашего дела. Долгом считаю обратить ваше внимание на то, что Отдел с большою осторожностью подходил к вопросу о разводах. Ведь, вообще говоря, он сделал все, чтобы предупредить всякое неосторожное или недостаточно обоснованное самим существом дела расторжение брака. Так и здесь. Во-первых, устанавливается трехлетний срок со времени начала заболевания неизлечимой душевной болезнью, ранее которого здоровый супруг не имеет права возбуждать ходатайство о разводе, причем этот срок увеличивается до 5 лет в случае болезни со светлыми промежутками. Этим уже дается известная гарантия. Во-вторых, примечанием предусматривается, что прошлая, уже исчезнувшая душевная болезнь не может быть бракораcтopгающим поводом. Далее, статья 23 говорит, что наличность душевной болезни устанавливается особыми, предусмотренными в гражданском законе, способами. Статья 24 устанавливает, что в случае наступления нового заболевания после выздоровления срок (пятилетний или трехлетний) должен исчисляться вновь, сначала. Однако, несмотря на такую острожность и тщательную предусмотрительность Отдела, здесь предлагается вовсе исключить эти статьи. Я разумею поправку митрополита Антония, которая гласит: «Супруг вправе просить о расторжении брака в случае неизлечимой болезни, сифилиса, проказы и т. п. отвратительных болезней, начавшихся до брака и намеренно сокрытых от другой стороны брачного союза».
Но предложение считать все эти страдания бракорасторгающими при тех условиях, что они начались до брака и были скрыты от другой стороны при вступлении в брак, переносит вопрос совсем в иную плоскость, так как центр тяжести здесь лежит уже не в одержимости болезнями, а в обмане с одной стороны и заблуждении с другой стороны. Это та плоскость, где надо говорить не о «расторжении» церковного брака (так составлен проект), законно совершенного, а о недействительности брачного сопряжения с момента самого заключения брака; нет сомнения, что брак церковный может быть заключен только по свободному произволению брачущихся, т. е. по сознательному решению, продиктованному разумом и волею; если же разум был лишен необходимых данных для правильного решения, или таковые были извращены через открытие тех или иных фактов, то не может быть признано, что воля пошла по надлежащему пути. Тут, конечно, вовсе не было брака, устанавливаемого Церковью, стало быть, и речь здесь может идти о признании брака несостоявшимся законно, т. е. недействительным. Мы же говорим не об обмане или заблуждении, предшествовавших браку, а о том, что наличность болезни, при известных условиях, должна прекращать брачные отношения, вытекающие из правильно совершенного уже брака, освященного Церковью, как таинства, в догматическом его понимании. Уже по этому одному нельзя принять поправку, не говоря о том, что проказу, например, едва ли возможно скрыть от сколько-нибудь внимательного наблюдения; вступая в брак, люди предварительно знакомятся между собою, а не условливаются, находясь друг от друга на почтительном расстоянии. С другой стороны, одержимый душевной болезнью и сам может не отдавать себе отчета в том, что он болен; больше того, обычно такие больные считают себя вполне здоровыми людьми, значит об обмане тут говорить нельзя. Далее, слабые симптомы зарождающейся душевной болезни, например, одержания манией в той или другой ферме, иногда делают людей особенно обаятельными. Такие люди кажутся недюжинными, как-то выделяющимися по своим душевным качествам из общей среды. Таким образом, о намеренном сокрытии начинающейся душевной болезни, о намеренном введении в заблуждение здорового супруга в момент заключения брака, не может быть уже и речи. Если мы примем поправку, то что же делать в том случае, если душевная болезнь никем не скрывалась и обнаружилась только после заключения брака, хотя начало заболевания относится к более раннему времени? Придется оставить здорового супруга во власти душевнобольного, т. е. сделать то, против чего и направлена 22 статья проекта, с логическою неумолимостью вытекающая из основных посылок доклада, считающего, что всякое обстоятельство должно быть признано бракорасторгающею причиною, если только оно влечет внутреннее и действительное распадение брака и невозможность осуществления тех задач, которые составляют смысл, содержание и цель христианского брачного союза. Говоря о душевной болезни в особой статье, Отдел считал, что душевная болезнь и притом неизлечимая, именно и является таким обстоятельством, причем, по внутреннему своему значению, она резко отличается от других болезней: не говоря уже о плотских отношениях, скажите, как может быть духовное общение с существом, лишенным разума и часто низшим по интеллекту, чем животное. Разве здесь можно говорить о возможности совершать вкупе великое таинство созидания семьи, достигать путем взаимной нравственной поддержки чистых христианских идеалов? Конечно нет, потому что тот, кто должен быть этой поддержкой, ушел уже от жизни, перестал быть мыслящим существом… Но если так, если душевная болезнь исключает всякую возможность осуществить цели брака, не только как плотского союза, но и как союза, основанного на духовном общении, то спрашивается, может ли Церковь наложить на здорового супруга бремя неудобоносимое, — вынужденного безбрачия на всю его остальную жизнь? Ведь сказано: «могий вместити, да вместит, а если не вместит, что тогда? Идти к алтарю с новою надеждою найти счастье в церковном браке — нельзя, не позволят иноки и священники, возражающие против 22 статьи проекта. Стало быть, надо или отвалиться от церковных дверей и постучаться в бюро по заключению церковных браков, или же переходить в лютеранство, или просто жить во грехе… Может ли Св. Собор указывать такие пути тому супругу, которого постигло уже горе; может ли он таким образом карать ни в чем не повинного человека за чужое несчастье, а в данном случае за чужую, хотя и невольную, вину? Нет, это было бы не по-христиански, и мы смеем надеяться, что статья 22 будет принята Собором.
Правда, на существо и значение брачных обетов можно смотреть различно; указывают, например, что в число обязательных брачных обетов входит и полное самоотречение, которое в данном случае должно выразиться в вынуждаемом безбрачии и в попечении о больном. Первое я отрицаю всецело, так как ни в каких канонах не говорится об этом безбрачии, ну а что касается самоотречения, то это долг монашеский и, быть может, в заботе о больных неизлечимых он выразился бы всего полнее; далее я не думаю, чтобы семья являлась только санитарным приютом, а с другой стороны, надо ведь сказать, что если попечение должно выражаться в посещениях больного, в том, чтобы не разрывать с ним связи, то нужно же иметь в виду всю сомнительность такой помощи, потому что потерявшему рассудок не нужно ничего, кроме того, чем занять его больной ум, никакие посещения его не интересуют, никакие связи ему не нужны. Я не говорю уже о тех случаях, когда больной никого и не узнает, кроме своих врачей и больничных служителей, а посетитель может увидеть перед собою то, что было когда-то любимым человеком, а теперь лишено и образа и подобия Божия, потому что Господь лишил его разума. Что же должен переживать посетитель — здоровый супруг? Полагаю, муку нестерпимую; и можно ли обязывать к этому?
В вопросе о попечении надо еще иметь в виду некоторое смешение понятий. Ведь если с точки зрения гражданской можно обязать здорового супруга пещись о душевнобольном, то ведь это — одно, тут может помочь законодатель, а с точки зрения церковной можно только призывать к милосердию; здесь же место пастырю, духовнику, но никак не законодателю, и, отвергнув статью 22, вы в этом направлении ничего не сделаете, но зато можете достигнуть совершенно другого. «Пусть бы уже умирал скорее», — подумает здоровый супруг, подумает и согрешит. Но разве на такой грех может кто-нибудь толкать людей? Я должен сказать еще о поправке С. Н. Булгакова. С. Н. Булгаков предлагает исключить специальные статьи о душевных болезнях как поводах к разводу, упомянув о них лишь в примечании к статье 19. С. Н. Булгаков основывается на том, что психиатрия, будто бы, не имеет средств к тому, чтобы отличить неизлечимую душевную болезнь от излечимой. Но позвольте сказать, что в течение уже многих лет мы слышим мнения мировых психиатров, корифеев науки, которые утверждают, что наука имеет средства различать излечимую душевную болезнь от неизлечимой. Впрочем, мы знаем, что суд не обязан непременно руководствоваться мнением экспертов. Наш церковный суд будет судить по совести, учитывая, главным образом, распалось ли существо брачного союза вследствие болезни одного из супругов или нет. Суду этому мы не можем не доверять; гарантией правильности его решений является уже то, что решения эти будут утверждаться епископом; стало быть, церковная сторона брака будет надежно охранена.
Далее, поправка А. В. Васильева говорит о том, что развод может состояться в том случае, если продолжение брачного союза, при болезни одного из супругов, грозит опасностью рождения уродливых детей. Но я бы сказал против этой поправки, во-первых, то, что неизвестно еще, будут ли рождаться дети вообще у данных супругов, об этом можно судить только впоследствии; во-вторых, мы должны принимать во внимание не рождение детей (ибо это есть последствие союза брачного), а то, насколько, при наличности душевной болезни, поражено самое существо брачного союза, не распался ли он вследствие этой болезни во внутреннем своем содержании.
Наконец, что касается упоминания об алкоголизме как бракорасторгающей причине, о чем говорят некоторые предложенные здесь поправки, то я должен сказать, что Отдел всецело приветствует эти поправки. Есть прекрасно изложенная поправка о. протоиерея Миртова, против которой я ничего не могу возразить. В заключение считаю необходимым сказать о следующем: вчера я слышал, как некоторые члены Собора, очевидно недовольные принятием статей доклада на Соборе, с мест выражали уверенность, что в Совещании епископов законопроект будет отвергнут и не получит силы. Такой способ воздействия на психологию членов Собора я считаю совершенно недопустимым. Что же, быть может, борьба против законопроекта будет перенесена кем-то и в Совещание епископов? Что же, быть может, вы думаете потайной дверью войти в это Совещание и там протестовать против голоса Собора? Но имейте в виду, что тогда нужно в Совещание епископов пригласить и нас, докладчиков, и что не все епископы присутствуют на заседаниях Собора, не все они слышат наши сомнения, возражения и было бы простой несправедливостью навязывать им односторонние соображения по предмету доклада. В подобных заявлениях я хотел бы видеть одно недоразумение, основанное на недостаточном понимании самой идеи соборности.
Председательствующий. Я должен сказать, что в Совещании епископов ничего тайного нет. Самое установление Совещания епископов имеет только тот смысл, что решающий голос на Соборе принадлежит епископам, что согласно с канонами.
В. В. Радзимовский. Точно так. Так я это и понимаю. Больше по общему вопросу об охранении святости брака теми способами, какие имеет в виду доклад, я говорить не стану. Но мне хотелось бы только напомнить Собору о той великой ответственности, которая ложится на нас ввиду современного состояния общественной и церковной жизни. Отцы и братие! Лед тронулся, река пошла; скоро жизнь начнет входить в новое русло, скоро начнет исчезать та грязь и накипь, которая вынесена на поверхность общественным половодьем. Вдали я уже вижу просвет, уже начинают обозначаться новые берега, жизнь начинает строиться по-новому, и в этом строительстве Церкви должна принадлежать достойная ее, важная роль. И вот здесь, отцы и братие, когда вы хотите охранить семьи, нужно, по моему мнению, не суровое и холодное слово Савонаролы, нужен не призыв нести тяжкие и неудобоносимые бремена, нет, здесь нужно вспомнить о Том, Кто сказал: «иго Мое благо и бремя Мое легко» (д. 113, лл. 54-67).
4. В 12 часов объявляется перерыв.
5. Заседание возобновляется в 12 часов 30 минут.
6. Председательствующий ставит на голосование предложение члена Собора архимандрита Матфея, священника А. Р. Пономарева и М. Т. Губанова об исключении статьи 22-24.
7. ПОСТАНОВЛЕНО: отклонить предложение.
8. Председательствующий оглашает поправку митрополита Харьковского Антония.
9. О порядке голосования выступают члены Собора граф П. Н. Апраксин, В. В. Радзимовский, С. Г. Рункевич, митрополит Харьковский Антоний, Н. Ф. Миклашевский, протоиерей А. П. Рождественский.
10. Председательствующий ставит на голосование поправку митрополита Антония.
11. ПОСТАНОВЛЕНО: отклонить поправку.
12. Председательствующий ставит на голосование поправку С. Н. Булгакова — примечание второе к статье 19 (взамен статей 22-24): «Статья эта сохраняет силу и в том случае, если поводы, указанные в пунктах 1-3, связаны с душевным заболеванием одного из супругов или алкоголизмом».
13. ПОСТАНОВЛЕНО (большинством в 90 голосов против 78):отклонить поправку.
14. Председательствующий ставит на голосование поправку И. Ф. Иорданского: «Неизлечимые душевные болезни, развившиеся во время брачной жизни и по вине самого заболевшего, на почве приобретенного сифилиса или неисправимого алкоголизма, а равно возникшие путем наследственной передачи или иным путем до брака и умышленно сокрытые при заключении брака, служат поводом к расторжению брака по ходатайству здорового супруга».
15. ПОСТАНОВЛЕНО: отклонить поправку.
16. Председательствующий ставит на голосование поправку В. В. Богдановича о добавлении к статье 22 слов «но лишь в том случае, если болезнь произошла не по вине супруга-исца».
17. ПОСТАНОВЛЕНО (большинством 92 против 76): принять поправку.
18. Председательствующий ставит на голосование поправку Н. И. Шелутинского: к статье 22 добавить «однако, ходатайство о расторжении брака по сей причине не может быть возбуждаемо по прошествии 15 лет со времени вступления в брак».
19. ПОСТАНОВЛЕНО: отклонить поправку.
20. Председательствующий оглашает дополнительную статью протоиерея П. А. Миртова: «Супруг вправе просить о расторжении брака, если другой супруг страдает алкоголизмом в такой степени, что сожительство с ним становится невыносимым и вредным для потомства».
21. О порядке голосования выступают члены Собора: митрополит Владимирский Сергий, Т. М. Гаранин, А. В. Васильев, В. И. Зеленцов.
22. Председательствующий ставит на голосование поправку протоиерея П. А. Миртова.
23. ПОСТАНОВЛЕНО: принять поправку.
24. Председательствующий ставит на голосование поправку Н. А. Вознесенского: «Брак расторгается по просьбе одного из супругов: а) в случае, если другой супруг не менее как по истечении трех лет супружеской жизни оказался неизлечимым или неисправимым алкоголиком, б) в случае иной неизлечимой душевной болезни другого супруга (далее как в проекте)».
25. ПОСТАНОВЛЕНО: отклонить поправку.
26. Председательствующий объявляет, что поправка В. И. Зеленцова о поручении Отделу дополнительно разработать вопрос об алкоголизме и внести на соборное обсуждение отпадает.
27. Председательствующий ставит на голосование статью 22 и примечание, статьи 23 и 24 в изложении Отдела с принятыми поправками.
28. ПОСТАНОВЛЕНО: принять статью 22 и примечание и статьи 23 и 24 в следующем изложении.
«Статья 22. Супруг вправе просить о расторжении брака в случае неизлечимой душевной болезни другого супруга, при постоянном течении болезни не менее трех лет, а при периодической ее форме со светлыми промежутками не менее пяти лет, но лишь в том случае, если душевная болезнь произошла не по вине супруга-истца.
Примечание. В случае выздоровления душевнобольного супруга и нового его заболевания, ходатайство другого супруга о расторжении брака может быть возбуждено не ранее, как по истечении указанных в сей статье сроков со времени нового заболевания его душевною болезнью».
«Статья 23. Неизлечимая душевная болезнь одного из супругов служит поводом к расторжению брака по ходатайству здорового супруга, если болезнь эта удостоверена в порядке, указанном в статье 368 и след. Т. X, ч. 1 Законов Гражданских».
«Статья 24. Выздоровление от душевной болезни, удостоверенное в установленном законом (статьи 378 и 380 т. X, ч. 1 Зак. Гражд.) порядке, устраняет право просить о расторжении брака, но не лишает силы состоявшееся уже постановление о бракорасторжении».
Дополнительная статья. «Супруг вправе просить о расторжении брака, если другой супруг страдает привычным пьянством (алкоголизмом) в такой степени, что сожительство с ним становится невыносимым и вредным для потомства».
29. Член Собора архимандрит Вениамин выступает по личному вопросу.
30. Член Собора В. В. Радзимовский дает разъяснение.
31. Председательствующий оглашает статью 25 в изложении Отдела.
32. В происшедшем обмене мнений приникают участие члены Собора: В. И. Зеленцов, А. Д. Зверев, В. Г. Рубцов, Н. И. Троицкий, Н. Д. Кузнецов, епископ Камчатский Нестор.
33. Докладчик Ф. Г. Гаврилов дает разъяснение.
34. Председательствующий ставит на голосование поправку В. И. Зеленцова: «Здоровый от проказы супруг вправе просить о расторжении брака, если другой супруг заболел проказою до брака, больной проказою супруг вправе просить о расторжении брака, когда бы ни заболел».
35. ПОСТАНОВЛЕНО: отклонить поправку.
36. Председательствующий ставит на голосование сталью 25 в изложении Отдела.
37. ПОСТАНОВЛЕНО: принять статью 25 в изложении Отдела: «Супруг вправе просить о расторжении брака в случае, если другой супруг или он сам одержим проказою».
38. Председательствующий ставит на голосование статью 26 в изложении Отдела.
39. В происшедшем обмене мнений принимают участке члены Собора: А. В. Васильев, С. Н. Волобуев.
40. Председательствующий ставит на голосование поправку А. В. Васильева и С. Н. Волобуев.
41. ПОСТАНОВЛЕНО: поправки отклонить.
42. Председательствующий ставит на голосование статью 26 в наложении Отдела.
43. ПОСТАНОВЛЕНО: принять статью 26 в изложении Отдела: «Супруг вправе просить о расторжении брака, если другой супруг болен сифилисом и брачное сожитие представляет опасность для здорового супруга и его потомства».
44. Член Собора протоиерей А. П. Рождественский и Н. Д. Кузнецов заявляют о невозможности для них принять участие в Комиссии о большевизме в Церкви, ввиду множества других занятий.
45. Председательствующий предлагает включить вместо них в Комиссию получивших относительное большинство членов Собора профессора С. Н. Булгакова и протоиерея П. А. Миртова.
46. ПОСТАНОВЛЕНО: принять предложение Председательствующего.
47. Заседание закрыто в 2 часа дня.